"
И об аджике.
Тата делала так. Перво-наперво жарко затапливала дровяную печку. Нарезала большими ломтями ноздрястый домашний хлеб. Подрумянивала его на печи до легких подпалин. Соскребала ножом подпалины, оставляя рыжую поджаристую корочку. Пока она возилась с хлебом, на кухонном столе отходило от погребной стыни сливочное масло. Густо-жёлтое, из деревянной маслобойки, пахнущее лютиками и летом.
Потом Тата заваривала чай. Намазывала на хрустящий хлеб подёрнутое солоноватыми каплями пахты оттаявшее масло. Открывала баночку аджики — непременно холодную. Наносила ее тонким слоем на бутерброды — масло мгновенное схватывалось, но не застывало. Разливала по чашкам дымящийся чай, размешивала сахар, гремя ложкой. Садилась рядом. Протягивала бутерброд.
Я ела, светясь от счастья. Аджика была в меру острой, хлеб — кисловатым, на настоящей закваске, а масло — нежным и сладким.
Одной полулитровой баночки аджики хватало ровно на день. Утром ей завтракали, днём подавали к мясу с картошкой, а на ужин была рисовая каша на молоке и утешительный кусочек рассыпчатой гаты, потому что до вечера аджика не доживала. Никогда.
Оттого её готовили много. Банок пятьдесят. В несколько приёмов, в течение недели.